Каждому своё

Опубликовано Редакция - вт, 12/24/2019 - 16:22

"Тяжело мне, браток, вспоминать,
а еще тяжелее рассказывать
о том, что довелось пережить в плену.
Как вспомнишь нелюдские муки,
какие пришлось вынести там, в Германии,
как вспомнишь всех друзей-товари­щей,
какие погибли, замученные там, в лагерях,
- сердце уже не в груди, а в глотке бьется,
и трудно становится дышать... "

М. Шолохов. Судьба человека

Первой жертвой  войны всегда становится правда — эту фразу произнёс Хирам Джонсон сто лет назад. Казалось бы, по окончании войны трагическая судьба советских военнопленных должна была стать достойной внимания. Но этого тогда не случилось. Лишь спустя 50 лет после Победы – в это трудно даже поверить – в целях восстановления (!) исторической правды бывшие советские военнопленные были приравнены к ветеранам войны. Министерство обороны  выдало им удостоверения  участника  Великой  Отечественной  войны. Что мешало дать взвешенное представление о действительности тех лет? Плен тогда оставался мировоззренческой трагедией, болезненной но и запретной темой для глубокого обсуждения в обществе. Этому было немало причин, но ограничимся фактической стороной дела. Крупнейший историк ФРГ профессор Ханс Моммсен  писал: "Судьба советских военнопленных, находившихся во власти немцев, является одной из самых тёмных глав истории Второй мировой войны". Печально, что общество этим не интересуется. Люди ещё очень мало об этом знают и предпочитают сегодня жить в мифе и стереотипе.

Многие дивизии и армии ждали приказа, который некому было отдавать, и в результате стратегических или тактических ошибок командиров боевые части попадали в окружение, что создавало противнику благоприятные условия для их пленения. Согласно советскому законодательству, военнопленные, попавшие в плен по не зависящим от них обстоятельствам, в условиях, вызванных боевой обстановкой, уголовному преследованию не подлежали. Плен - это не самовольная отлучка из воинской части. Плен не был преступлением перед Родиной!   

Советские военнопленные, в отличие от граждан других стран, направлялись на самые тяжёлые работы. Нацистский плен - это настоящий геноцид, связанный с концепцией расового превосходства, и очевидность геноцида, при пристальном изучении частных жизней пленных – неоспорима. Наш долг – вернуть память о бывших узниках  концлагерей. Это дает мне возможность поместить портрет бывшего узника германских концлагерей Александра Афанасьева  в мемориальную галерею участников войны.

"Пусть мир увидит по крайней мере хоть каплю, хоть крупицу того трагического мира, в котором мы жили", — писал Залман Градовский

Красноармеец - пехотинец Александр Афанасьев попал в немецкий плен 27 сентября 1941 года у Днепропетровска и провёл в три с половиной года, а точнее 1296 дней и ночей своей жизни в нацистских конлагерях , выжил и сохранил в своих воспоминаниях страшные детали  плена.

Афанасьев Александр Фёдорович родился 8 ноября 1922 года  в деревнеТеребени Бежецкого уезда в Калининской области. Семья его состояла из 6 человек. Родители: отец Фёдор Афанасьевич Афанасьев, 1893 г.р., мать Мария Васильевна, урождённая Кутузова, брат Анатолий, сёстры: старшая Антонина, 1918 года  и Зинаида 1920 года рождения. Отец Фёдор Афанасьевич в 1933 году был арестован и сослан в Сибирь, где и погиб. 4-х детей вырастила мама, Мария Васильевна. До войны, в 1940 Александр окончил 10 классов Бежецкой средней школы и был призван Бежецким РВК в 96-й отдельный дорожно-строительный батальон (попросту - стройбат), находящийся тогда в городе Стрый Львовской области, Украинской ССР. В 1939 году советская граница передвинулась на запад (в результате польского похода Красной армии) и Советский союз строил "Линию Молотова" - сплошную оборонительную линию вдоль новых своих границ. Этим в инженерно-строительном отношении занимался 96-й стройбат, в котором служил рядовой Александр Афанасьев.

Франц Гальдер пишет в своём дневнике: "Из доклада югославского генштаба … Россия имеет новый оперативный план… центр тяжести будет лежать на советско-венгерско-словацкой границе…".

Началась война, и уже через 10 суток, 1 июля 1941 года город Стрый был оккупирован нацистскими войсками. Немецкие подвижные соединения стремительно продвигались по Украине с задачей захвата промышленных районов в районе Кривого Рога, Днепропетровска. Наша армия отступала на восток по Украине. Трудным был этот бросок на юг.

Из плана Барбаросса: "группе «Юг» генерал-фельдмаршала фон Рундштедта: быстрый прорыв мощных танковых сил из района Люблин в направлении на Киев следует использовать, чтобы отрезать силы противника в Галиции и Западной Украине от их коммуникаций через Днепр, захватить переправы через Днепр у Киева и южнее его, и тем самым обеспечить свободу действий для последующего взаимодействия группы армий «Юг» с немецкими частями, действующими в Северной России".

В ходе отступления Александр Афанасьев 1 августа 1941 г. попадает в 273-ю стрелковую дивизию, собранную из разрозненных отступающих частей. Дивизия, полностью не закончив формирование и боевое сколачивание подразделений, спешно выдвигается в район Днепропетровска с задачей занять указанный рубеж. 17 августа части дивизии форсируют реку Днепр с задачей занять восточный берег.

Директива Гитлера № 33 "Руидштедту: уничтожить советские части (12-ю и 6-ю армии) западнее Днепра, не дать им уйти". Действуя на южном крыле советско-германского фронта, группа германских армий "Юг" 27 сентября 1941 г. начинает наступление 13-ой танковой дивизией Дюверта во взаимодействии с итальянскими дивизиями "Пасубио" и "Турино", в составе 11-й полевой армии.

Они форсируют реку Орель у Царичанки и идут на соединение с 198-й пехотной, 60-й мотострелковой дивизиями вермахта и дивизией СС "Викинг". В результате этого 273-я стрелковая дивизия 27 сентября была окружена. 10 тысяч красноармейцев в течение 3 дней были взяты в плен итальянскими войсками - подчинёнными командиру корпуса генералу Мессе. Последствия были катастрофическими. Среди пленных в зоне действия группы армий "Юг" оказался и красноармеец Афанасьев. От линии фронта до сборного лагеря ослабевшие от боев военнопленные, без пищи, без воды шли к месту назначения.

- Через два дня мы были уже в так называемом Центральном лагере для пленных, в который была переоборудована бывшая тюрьма для заключенных города Днепропетровска. К тому времени все тюрьмы в захваченных немцами городах были использованы как лагеря для пленных. А первый лагерь для пленных, куда я попал в октябре месяце, был совсем другой. Условия пребывания в нем можно было назвать не только "скотскими", но даже хуже: тогда для лагеря, за неимением другого помещения и места, был как раз и использован большой колхозный скотный двор. В этом пустом дворе была постлана прямо на землю солома, на которой пленные и должны были спать. Но эта солома к нашему приходу была уже перетерта в мелкую труху другими пленными, которые были присланы сюда ранее, то есть в августе-сентябре месяце. И в этой трухе было так много вшей, что первую ночь мы все не спали, а расчесывали свое тело.

Наутро мы все вытряхивали этих вшей рядом с бараком, на глазах у изумленных немцев-часовых. Выводы были сделаны немедленно. Вскоре нас всех отправили в Центральный лагерь в город Гайсин в Винницкой области, в лагерь для нижних чинов — "Stalag 329/Z" для санобработки и бани из-за боязни тифа и эпидемии, которые не пощадили бы и немцев.

Неудавшийся групповой побег.

- Пожалуй, лучше начать рассказ с провала первого побега из лагеря Гайсин в Винницкой области - Stalag 329/Z. От "старожилов" лагеря я узнал, что они, выкладывая стены гаража, примыкающего к нашему бараку, сделали в одном месте кладку без цементного раствора. Вот тут и засела во мне мысль о побеге. Кирпичи можно легко разобрать со стороны нашего барака. Через проем в стене перебраться ночью в гараж и забраться в машину. Ворота гаража запирались изнутри. А далее мы протараним ворота лагеря. О дне побега вопрос не был решен. Ждали моих решений, как инициатора. Как-то о побеге узнали все пленные и готовы были бежать целым бараком. Весть о побеге дошла и до нашего водителя, раньше, чем я успел с ним поговорить. Он заявил вечером в бараке: "Свет в бараке не выключать! Я буду стучать в дверь часовому. Побега вашего не будет!" Утром из барака меня на работу не выпустили и через день отправили в Шталаг 329 — Жмеринка-Винница, где я просидел в одиночной камере месяц.

Случай с власовцами.

- Отобрали из лагеря 16 молодых ребят, куда записали и меня. Согласились пойти к власовцам 15 человек из боязни, что при отказе их могут послать в другой лагерь на голодную смерть (такие слухи были). Когда меня вызвали к представителю "Русской освободительной армии", на его вопрос, согласен ли я принять участие в спасении России, я ответил: "Я лучше останусь в лагере". "Ну, это Ваше право", - спокойно ответил тот. На том мы и расстались. Через месяц собрали команду для отправки в Германию, в числе других "неблагонадежных" оказался и я.

На пути в Германию.

- Был сформирован эшелон из товарных вагонов, битком набитых русскими пленными. Немецкие охранники знали, сколько пленных можно набить в один вагон. Они отсчитывали нужное количество человек и загоняли их в вагон. Задние напирали на передних. Дверь вагона запиралась снаружи. Поезд трогался, все стояли, прижавшись вплотную друг  к другу. А сколько дней предстояло ехать, было неизвестно. Все начинали искать способ, как бы присесть на пол. Это можно было сделать, если садиться, расставив в стороны колени согнутых ног. А между ног должен вплотную садиться таким же образом следующий человек. Вскоре сели все. Я тогда был свидетелем такой сцены, когда один совсем молодой парнишка оказался без места, и его стали все толкать, потому что он наступал другим на ноги, а то и падал от толчков прямо на головы. Его отшвыривали в другую сторону, и он падал на соседей. Его забили насмерть, умышленно, чтобы освободилось его место. На остановке охранники открыли дверь и приняли мертвое тело.

"Лагерь русских".

- Привезли нас, наконец, в один из крупнейших лагерей для советских военнопленных в Третьем рейхе - центральный лагерь (Stalag-326 VI-K) Зенне  в местности  Форелькруг-Зенне. Его чаще называли "лагерь русских".

Лагерь имел значение центрального распределительного лагеря, в который свозили военнопленных с восточных районов. Здесь происходила разбивка пленных  по командам и отправка из лагеря на предприятия Рурского бассейна.

- Пленных выгрузили на железнодорожной станции Хёвельхоф (примерно в 7 км от лагеря), откуда пешком отправились к лагерю. Пешие колонны были длиной примерно 400 м, через каждые 50 м шли охранники. По дороге пленные ели листья с деревьев... за это охрана их била. Сзади колонн ехала телега, которая подбирала тех, кто не мог идти дальше.

Шталаг-326 (VI-K) располагался, как и было предусмотрено для "Русских лагерей", на границе военного полигона Зенне, вблизи имперского автобана № 68, проходящего из Билефельда в Падерборн, возле маленькой деревушки Эзельгайде (Eselheide), являясь главным лагерем.

"До свиданья, Хаген!"

- Сам лагерь в городе Хаген был небольшой – человек на 50. Порция хлеба раз в сутки, но в хлебе опилок и других добавок чувствовалось немало. Именно в этом лагере появилась у меня надежда на возможность побега из лагеря. Несмотря на громадную удаленность нашего лагеря от линии фронта (а это было время второй половины 1943-го года), надежда на побег сидела в мозгу и не давала покоя. Я постоянно всматривался через окна барака, где в 200-300-х метрах проходили товарные поезда. Мне казалось из окон барака, что поезда идут в сторону России, причем чаще, чем в другую сторону – на запад, то есть на итальянский фронт. Понятно, почему: главная война была там, на нашем фронте. И откуда нам было знать, что станция эта сортировочная… В первую очередь надо запастись хлебом на 2-3 дня. А такая возможность была: мы обменивали на хлеб у наших охранников кольца и брошки, которые сами делали из нержавеющей стали. Благо отходов и обрезков этой стали на сталелитейном заводе было достаточно. Работал я погрузчиком мотков проволоки. Время побега мы наметили как раз на конец рабочего дня, когда все пленные покидали свои рабочие места и после гудка шли строиться на площадку. Возможность исчезнуть из-под надзора на некоторое время была - это в конце рабочего дня, когда мы переходили от присмотра за нами немецких рабочих, к полицейским, конвоировавшим нас по пути в лагерь. Была брешь в стене, отделявшей завод от города. Был и товарищ, разделяющий мои мысли о побеге. И путь по городу был нам знаком. Мы перелезли через брешь в заборе завода. Я сказал Степану с бравадой, подбадривая тем самым и себя: "Все, Степан. Рубикон перейден. Мы в побеге". Наш путь лежал по той же дороге к лагерю, рядом с которым находилась железнодорожная станция. Уже стемнело, и улицы были безлюдны. Помню, на душе было какое-то чувство, чуть ли не веселости: теперь уже изменить ничего нельзя, будь что будет! Когда мы подходили совсем близко к лагерю, то на мосту через железнодорожные пути внезапно встретились с двумя полицейскими. Они шли по другой стороне моста нам навстречу и, увидев нас, сразу узнали Степана, одетого в форму пленного. Один из них крикнул: "Штефан, ком!" Первый из них подошел ко мне. Тут я и выпалил свою заготовленную фразу на немецком языке: "Что вам нужно от меня?" После такой угрожающей фразы, да еще при моем необычном виде в шляпе и очках он с удивлением отшатнулся от меня. Я воспользовался его замешательством и с криком “Степан, бежим!” пустился бежать по мосту в надежде, что может быть удастся на станции вскочить на какой-нибудь проходящий поезд. А Степан остался. Я убежал. Два раза я влезал в вагон поезда, идущего на восток, но заблаговременно успевал соскочить, когда вагон останавливался и начинал двигаться назад уже по другой линии рельсов. Наконец подошел состав из товарных вагонов с высокими бортами, без крыши. Залезаю по углу вагона наверх – вагон пустой. Состав трогается и, слава Богу, движется на восток. "До свиданья, Хаген!" Неужели повезло, наконец? Да, поезд отъехал от Хагена, но недалеко. Скоро опять замелькали надо мной огни ламп, и вдруг сильный свет ударил мне в лицо. "Прожектор!" – догадался я. Вагон медленно двигается, а луч прожектора следует за мной. Вот я и попался! - пронзила мысль. Я готов выскочить, но рядом слышны голоса – там люди. Буквально через несколько секунд, как будто меня тут и ждали, точно в угол моего вагона залезает полицейский. Он совершенно спокойно делает мне знак рукой и говорит только одно слово: "Ком!" Теперь  будущее зависит не от меня. Где уж мне одному бороться  против всей Германии с ее отлаженной  системой поимки беглецов!  Полицейские передали меня начальнику караула  лагеря. В лагере была своя "тюрьма". Туда меня и поместили на 3 недели строгого режима, то есть на хлеб и воду.

За побег Александр Афанасьев был переведён из лагеря Хаген на 5 месяцев в городскую тюрьму города Дрездена, а затем в сентябре 1944 года в концлагерь  Бухенвальд.

Железные буквы: "Jedem das seine".

На главных воротах Бухенвальда девизом было изречение Цицерона "Jedem das Seine" - "Каждому - своё".

- Вызвали  меня из камеры городской тюрьмы Дрездена, где я просидел 5 месяцев, и без всяких допросов направили в концлагерь Бухенвальд. Как я ни силюсь напрягать свою память, никак не могу вспомнить, как меня туда везли. Помню только фигурные ворота при входе и наверху железные буквы: "Jedem das seine". Тогда я понял это дословно, как "Каждому свое", но в словаре потом обнаружил, что это пословица, и смысл ее означает: "Каждому по заслугам", что имеет уже другой смысловой оттенок. Не помню и точную дату нашего прибытия в Бухенвальд (да я и число-то тогда мог не знать и даже не интересовался этим – не до того было). Мое прибытие в Бухенвальд совпало с событием: в этот период был застрелен выстрелом в затылок на подходе к крематорию Эрнст Тельман. Это я узнал потом от одного бывшего русского военнопленного, тоже узника Бухенвальда, который работал тогда где-то поблизости от крематория. Эрнст Тельман был убит 18-го августа 1944 года. В Бухенвальде я пробыл не более двух-трех недель и был направлен в сентябре в составе "рабочей команды" в другой лагерь – в Эльрих.

"Эльрих".

- Попытаюсь дать представление об одном из концлагерей под названием Эльрих. Концлагерь Эльрих – это филиал более крупного концлагеря Дора-Миттельбау (нем. KZ Dora). Он по численности заключенных невелик и считается рабочим лагерем. То есть, заключенных здесь выгоняют каждый день на работу и возвращают в лагерь лишь для сна и получения своей порции пищи.

Уже из одного факта, что на сон заключенным оставалось лишь 4 часа – с 12 часов ночи до 4-х утра - можно заключить, что при таком режиме и при голоде человек там долго существовать не сможет. То есть это была умышленная система на уничтожение людей вследствие их износа. На их место прибывали партии других заключенных, а выбывающие из строя по болезни или по истощению, а также умершие, направлялись в крематорий лагеря Дора-Миттельбау (нем. KZ Dora). Существование там проходило, как в тумане. Группа заключенных, в которой был и я, занималась перевозкой грунта в вагонетке, которую мы катили по рельсам на расстояние приблизительно 100 метров. За работой наблюдал немецкий охранник в форме армейского солдата. Землю в вагонетку мы загружали лопатами, а выгружали опрокидыванием вагонетки при повороте ее на специальных осях. В обязанности немца входило постоянно подгонять нас криками, а то и прикладом автомата. Самым мучительным было то, что он заставлял нас везти бегом груженную землей вагонетку даже в гору. После работы нам наливали черпаком в котелок порцию баланды. Хорошо, если она была еще не остывшей. Каждый вошедший сразу же старался занять место на полу около стенки, так как остальным придется ложиться уже в середине зала и через них будут шагать всю ночь те, кто идет в туалет. Из-за позывов к мочеиспусканию и из-за жидкой баланды некоторые узники спускались в туалет по два-три раза за эти 4 часа сна. И выходить нужно было со всем своим "имуществом", то есть с котелком и ложкой, иначе и котелок, и ложка будут немедленно украдены теми, кто их потерял или у кого их украли раньше. По этой же причине каждый спящий лежал, как правило, на животе, обхватив свой котелок с ложкой и с обувью руками и положив на все это свою голову. Спали, не раздеваясь, прямо на полу. Если у кого-нибудь украли котелок, то это была уже целая беда. Начиналась цепная реакция воровства друг у друга недостающего котелка. Потерявший свой котелок вынужден был получать еду, подставляя свой головной убор, чтобы успеть заглотать хоть часть баланды, пока она не просочилась через ткань и подставленные ладони. Но выдать другой котелок - это уже добродетель, не допустимая для концлагеря. То же самое происходило и с обувью. Если обувь износилась, жмет или плохая, то заменить ее можно только, своровав ночью у другого заключенного. Здесь действует закон выживания за счет другого. По-другому в концлагере не могло и быть. Правда, я не видел, чтобы кто-нибудь из заключенных стоял в строю или шел в колонне босиком, но слышал от других очевидцев, что такие случаи были, когда вместо обуви на ногах были намотаны тряпки.

Профессор из Италии.

- В связи с этим вспоминается следующий случай. Впереди меня шагает заключенный, и у него при каждом шаге голые пятки выскакивают из задников обуви. На одной пятке – открытая рана до кости – от потертости. При каждом шаге задник обуви трет ему по красноватому мясу этой раны. Когда мы остановились, я сказал ему об этом на немецком языке. Оказалось, что это был итальянец, профессор, как он мне сказал. Меня особенно поразило, что и бывший профессор живет в концлагере такой же жизнью. Для моего понимания тогда профессор был большой величиной. Правда, уже потом я узнал, что профессором на французском языке в Алжире (а, значит, и у французов) назывался обычный преподаватель института. Может быть, и в ИКталии это было также? Этот итальянец ответил, что он не чувствует боли. Похоже, он уже перестал бороться за свое существование и решил, что чем скорее умрет, тем лучше.

Revier ( с нем. санчасть концлагеря).

- К длительному голоду постепенно привыкаешь. Он не становится уже таким остро мучительным, а переходит в тупую боль. К тому же постоянно болит и кружится голова, и не поймешь, от чего это: от усталости, от голода или холода, или ты уже заболел. Так случилось и со мной. После двух-трех недель такого напряженного пребывания в концлагере я почувствовал однажды во время работы, что моя головная боль и потемнение в глазах усилились. Я подумал, что заболел. Очевидно, и вид у меня был соответствующий. Поэтому в ответ на мою просьбу пойти к врачу, конвоир разрешил мне, и я пошел в сторону небольшого здания, где размещалась санчасть. Врач-заключенный поставил мне градусник - температура  была выше 40°. Он велел мне сесть на пол у стенки и так ждать конца рабочего дня. Я поскорее вытащил спрятанную пайку хлеба и стал ее жевать, опасаясь, что при болезни и такой температуре я потом не смогу ее съесть. Когда прозвучал сигнал окончания работы, врач спросил меня, сумею ли я дойти до своей бригады для построения. Я ответил, что дойду. Но упал без сознания. Как это произошло, я не почувствовал. Очевидно, врач наблюдал за мной из окна и принял меры, чтобы меня перенесли к месту построения заключенных. Очнулся я от холода. Я понял, что несут меня на носилках, что я болен. "Как хорошо, что меня несут, не надо напрягаться и шагать. Вот так и лежал бы все время". Слава Богу! Так легко можно было бы и умереть. На другой день меня поднимают и ведут со второго этажа вниз к воротам лагеря. Там стояла грузовая машина. Нас отправили в концлагерь Дора-Миттельбау. Конечно, мы понимали, что это, может быть, наш последний путь. Но оставалась еще надежда. И вера!

Дора-Миттельбау, где был крематорий.

- Часто встает перед моими глазами картина, которую я постоянно видел из окна барака для больных, где я лежал долгое время в концлагере Дора-Миттельбау. Метрах в пяти от стены барака была гора трупов заключенных, собранных здесь в ожидании к сожжению в крематории. Мне особенно больно было смотреть на одного, видно, еще молодого узника: его стриженая голова была неестественно завернута назад. Такую позу живой человек не смог бы терпеть, а он лежал так уже несколько дней. Что стало бы с его бедной матерью, если бы она увидала вдруг, в какой позе лежал ее погибший в расцвете лет сыночек? Я лежу снизу "валетом" вместе с одним итальянцем. Валетом – значит ногами в разные стороны, чтобы уместиться. Помещение (назовем его палатой) небольшое и очень чистое, все вычищено до пылинки. В нем таких парных кроватей было, кажется, четыре, то есть на 16 больных, но они не все были укомплектованы. Обслуживал эту палату один заключенный югослав. Он не только все время протирал полы, окно и кровати мокрой тряпкой, но и постоянно открывал окно для проветривания палаты. При таком холоде было даже как-то удобнее лежать вдвоем, согревая друг друга. Оказалось, что эта часть Рэвира была отделением для проверки больных на заболевание туберкулезом. Поэтому югослав так и старался поддерживать чистоту помещения, чтобы и самому не заразиться. На другой день принесли мне и итальянцу маленькие стеклянные чашечки с крышками, куда велели плюнуть или поместить отхаркивание. А к вечеру меня уже перевели в общее отделение для больных, так как, видно, туберкулеза у меня не обнаружили.

Итальянец остался на прежнем месте. Хорошо, что мы лежали головами в разные стороны, а то и я мог бы заразиться от него. Общая палата, скорее целый барак или часть его, представляла собой тоже целое "государство в государстве", то есть в лагере. Сосчитать, сколько было таких спаренных кроватей в этом большом помещении, было невозможно. Здесь по причине болезни (двустороннее воспаление легких) пробыл я около полугода, вплоть до эвакуации в концлагерь Берген-Бельзен. Благодаря своей болезни я и остался жив.

Берген-Бельзен и "категорический императив".

Stalag XI-C –концлагерь в огромной системе на территории XI военного округа в районе населенного пункта Берген-Бельзен, организованной педантичными, щепетильными и дисциплинированными нацистами. Они гордятся своей опрятностью и пунктуальностью. Ведь из этого складывается порядок (Ordnung), который вмещает в себя не только такие понятия как чистоплотность, но и корректность, пристойность, предназначение и множество других замечательных вещей. "Alles in Ordnung", означает, что все так, как и должно быть. В Германии, прежде чем браться за дело, следует расставить все по своим местам: хорошее отделить от плохого, необходимое от случайного. Только после того, как все будет разложено по своим местам, можно с чистой совестью сказать, что все в порядке. Это и есть знаменитый "категорический императив" - понятие, введенное Кантом, поскольку немцы не могут смириться с отсутствием порядка в мировом устройстве. Концлагерь как модель социального дарвинизма.

_____________________________________________________________________________________________

Статья в газете "Вестфелишес Фольксблатт Падерборн" 10.07.1941.

"Их последний бой. Большевистские нелюди в немецком плену"

"Вполне возможно, что судьба военнопленного столь сильно угнетает солдата, что он теряет душевное равновесие и меняется внешне. Этот процесс отражается и на его лице. Так было во Франции. Однако то, что здесь могут увидеть жители Центральной Европы - это самая примитивная и низменная часть белой расы. Настоящие лица преступников, бычьи шеи, плоские лбы и лживые, коварные взгляды. В таком виде проходят перед нами борцы за свободу и права человека, порабощённые, раздавленные существа, слабые, еле волочащие ноги, больше похожие на обитателей джунглей, чем на солдат. Даже их грязная, никуда не годная военная форма наводит на интересные мысли. Это не только грязь дорог и лесов, это не только следы пребывания солдат под открытым небом - ведь и нам приходилось бывать в таких условиях - это старая грязь, приставшая к отвратительному обмундированию ядовито-зелёного цвета, это неряшливость и распущенность. А вот вновь появилось несколько фигур, с широкими скулами и восточным разрезом глаз. Тупо и бездумно плетутся они в колонне за идущим впереди человеком, садятся вслед за ним и встают, когда тот поднимается. Человеческое стадо, лишённое всякой духовности и культуры, посланное Москвой на борьбу за свободу и всемирное обновление! Эти оторванные от жизни существа, скорее, животные, чем люди, идущие сейчас в плен, возможно, ещё совсем недавно шагали под советским знаменем под громкие звуки "Интернационала", чтобы повсюду бить нацистов, о которых они не имели никакого представления... Эта подлая солдатня - опасные враги, и лучше всего это знают наши солдаты из опыта прошлых боев. Эти животные, убившие из засады уже многих немецких солдат, как правило, прячутся от крупных подразделений, предпочитая нападать на отдельных немецких военнослужащих. Уже не раз пленные русские коварно нападали на немецких караульных солдат ночью или при прохождении колонны пленных через лес, чтобы завладеть оружием. Однако в таких случаях с ними не церемонились. Когда видишь эти орды, рассудок и сердце отказываются понимать, за что природа так плохо обошлась с человеческой расой. Политическое сознание и нравственность всех этих людей, марширующих теперь в немецкий плен, сформировались под воздействием большевизма, который апеллировал только к самым низменным инстинктам, убивая души ещё в раннем детстве и делая их невосприимчивыми к ценностям европейской культуры. При виде этих неполноценных людей приходишь к полному убеждению, что, действительно, давно пора полностью искоренить это регрессивное направление развития человечества".

Источник: Отто Рейнхард // Шталаг 326 (VIK) Зенне – лагерь военнопленных в Вестфалии.

Борхен: Янус Друк, 2001. – 59 с.

_____________________________________________________________________________________________

Где найти в Германии сведения о советских военнопленных и узниках концлагерей

_____________________________________________________________________________________________

В пустынном Бухенвальде.

- Бухенвальд уже другой. И я другой. И слава Богу, что мы другие, что кануло в вечность это проклятое прошлое. Бухенвальд теперь считается мемориальным комплексом. Это не то грозное сооружение, при виде которого берет "оторопь": и могучее проволочное заграждение с вышками для часовых, и высоко повешенная надпись, все объясняющая: "Каждому по заслугам" (на немецком языке)! А сейчас мы видим что-то вроде небольшой деревеньки с низкими серенькими деревянными домиками. Догадываемся, что это бараки, оставшиеся от многих других бараков, которые были когда-то заполнены людьми, множеством людей, людей не простых, а узников, обреченных: кого – на голодную смерть, кого – на сожжение в крематории и вылет пеплом и дымом через громадную, внушительную трубу! А каково сегодняшним  немцам, наследникам этого "сокровища"? Сохранить этот лагерь как страшилище, как память о том, что было? Хорошо, что сохранили эту тень прошлого. Мы подошли к тому месту, где можем положить цветы. Это прямоугольная металлическая плита, на ней высечены все 50 национальностей узников концлагеря. Эта плита постоянно подогревается ровно до 37°С – до температуры человека. Положили цветы, задержались подольше. Молчим. Думаем. Я оглядываю ту пустоту вокруг себя, особенно ту сторону, которая горкой поднимается вверх, в сторону Букового леса, чьим названием и назван этот лагерь. И вдруг вижу: как раз с этой горки, сверху вниз, со стороны Букового леса кто-то движется в нашу сторону. "А-а, это козочка. Она всегда приходит сюда из лесу, когда появляются здесь посетители. Она летом питается травой в лесу, а зимой приходит сюда и ест цветы, которые приносят посетители лагеря", - говорит наш гид.

"Какая козочка, - думаю я. – У нее нет ни рогов, ни вымени. Животное – это да, но какое-то непонятное". А она уже близко и идет прямо к нам. Мордочка у нее похожа на овечью, а туловище плотное и толстое, ножки с копытцами, тонкие, как у газели. Она спокойно подходит, встала с правой стороны от меня на расстоянии вытянутой руки. Смотрит на нас, мы – на нее. Я вижу, что она так смела и нас не боится, поэтому решил осторожно коснуться рукой ее бока. Она тут же сделала шагом движение вбок, чтобы я до нее не достал. У меня мелькнула мысль: "Правильно сделала! Значит, это - дух! А дух трогать нельзя!" Так мы стояли некоторое время, глядя друг на друга. Потом эта "козочка" повернулась и так же спокойно и медленно пошла назад в свой Бухенвальдский лес. До сих пор я часто думаю об этом нашем визите в Бухенвальд и о визите к нам этого мирного, безобидного и доверчивого существа. Мы теперь уже не можем сказать, что бывший "знаменитый" концлагерь Бухенвальд сейчас пустой. В нем продолжается некая "растянутая" во времени жизнь. Вот оно и чудо, и реальное событие!

И теперь, перечитав интервью, я не верю, что узники  Бухенвальда,  умерев - умерли.

Детство.

- Вот кончится война, что я буду рассказывать своим детям и внукам? О том, как сидел в лагере и ждал конца войны, или о том, как мы боролись всеми доступными средствами за приближение дня победы? - так мечтал тогда Александр Фёдорович, житель Бухенвальда.

Сейчас он проводит каждое лето с внуком в деревне Высока, вблизи от Бежецка. Их дом очень старый, маленький пятистенок XIX века, бывший амбар. Его поставили на этом место где-то в 30-е годы взамен сгоревшего огромного дома на подклети. В доме есть русская печка, на ней даже можно готовить, очень много старой милой рухляди, а стены в конце 80-х оклеили картинками из советских журналов, потому что было обоев не достать.

Рассказ внука.

- В памяти живёт лето, деревенское лето: с его буйным разнотравьем, звенящими зноями и внезапными оглушающе-сокрушительными грозами, вкусом парного молока и тёплого хлеба, весёлым цвирканьем стрижей и умиротворённым стрёкотом кузнечиков, теплом старого бревенчатого дома, ароматом кисло-сладких яблок, треском берёзовых полешек в гудящем огненном зеве печки, щедрыми росами, невесомыми клубами тумана над остывающей речкой, шуршаньем падающих на пол опилок из-под рубанка в натруженных руках деда, гроздьями мириады звёзд бездонного купола неба…

Звуки, запахи впечатались в память, даже кожа помнит прикосновения ветра и ласковость солнца. И хочется поделиться этими мгновениями беспричинной радости с людьми. Хотя почему беспричинной?! Просто было очень хорошо и замечательно. Благодать. И для счастья оказалось так мало нужно!

Это ли не кратчайший путь в бессмертие?

Фотопортрет и текст для проекта "НАСЛЕДИЕ И МЫ" © Тырышкин С.В., член творческого объединения РСВ "Отчизна"

Поделиться в соцсетях