Муха явно была "под мухой". Выплясывая гопака подле оконного стекла, она гудела и плевала слюной, пачкая недавно вымытое окошко.

Глядя на муху, мне припомнился мой первый танец. Нет, он не был разнузданным или непристойным, более того, - он даже не состоялся, но сыграл в моей жизни определённую, быть может, даже решающую роль. Это как распутье: налево пойдёшь, кавалера найдёшь, направо - кавалериста, а по дороге прямо поджидает, наверное, вороной, с настоящим синим отливом. Всё, как в жизни.

Дело было в одна тысяча семьдесят первом году. Между последней перед ремонтом бассейна тренировкой и поездкой в экспедицию на Соловки оставался целый месяц, и дабы я не болталась без дела, в сотый раз перечитывая "Бедные люди" и заметки о Сахалине дальнего, но любимого родственника[1], мать навестила председателя профкома завода под зудящей по-мушиному аббревиатурой ВЗПП [вэ-зэ-пэ-пэ] и раздобыла мне, - совершенно бесплатно! - путёвку в пионерский лагерь.

- Мам! Я не поеду!

- Вот ещё! Без разговоров! - Сказала, как отрезала мать.

- Ну это же двадцать один день! - Возмутилась я.

- Ты неправильно считаешь. - Возразила родительница. - Не двадцать один день, а всего лишь три недели.

- А мне надеть нечего! - Нашлась я. - У меня спортивных купальников четыре, а платья ни одного! Тут на обороте путёвки написано, что нужно с собой брать, так что я не еду!

- Едешь. Бабушка уже сострочила тебе пять штук, с юбочками в оборочку.

- Что?! - Чуть не заплакала я. - Какие оборочки?! Куда я ножик положу?

- Никаких ножиков! - Рассердилась мать. - Может быть, хоть эти три недели ты будешь вести себя не как мальчишка.

С чемоданом, набитым девчачьим тряпьём и ножиком, спрятанным между трусиками и пилоткой, я уныло махала из окна автобуса сияющей от удовольствия матери.

По приезду на место, я выудила из вещей ножик, и пока остальные ребята знакомились друг с другом, принялась остругивать кусок коры. В моих мечтах это был корабль, или, по меньшей мере, лодочка, а уж как оно было на самом деле, теперь и не припомню.

Дни медлили с закатами, дела вырвавшийся из домашней обстановки ребятни меня занимали мало, и я по-прежнему мастерила свою флотилию где-нибудь в уголке.

Единственным светлым пятном на фоне скучного, утомительного отдыха, оказалась "Зарница". С беготнёй по лесу "в разведчиков" и полевой кухней. Старшим отрядам даже позволили пострелять по мишеням. У солдатиков, которых приставили присматривать за юными бойцами, был жутко важный и немного насмешливый вид. Помнится, я подошла к одному и попросила дать мне винтовку.

- Девчонка! Куда ты лезешь! Иди-ка лучше в куклы играть! - Попытался отогнать меня солдатик, но я была настойчива.

- Ну, ладно, уговорила. Вот тебе три пули. С тебя хватит, всё равно не попадёшь.

- С пятнадцати метров в мишень?! Вы смеётесь? Да легко! - Уверила я, привычным движением разломила винтовку, и спросила, - Спички есть?

- Ты куришь?! - То ли ужаснулся, то ли восхитился боец.

- Вот ещё! - Презрительно скривилась я. - Подводники не курят. Пристрой-ка лучше спичку рядом с мишенью. Серой кверху.

Боец с опасением оглядел меня, но повиновался. Почти не целясь, с первого выстрела я пробила центр мишени, а вторым подожгла спичку.

- Вот так! - Лихо стукнув пяткой о пятку, я протянула винтовку солдату.

- А третью? - Кивнул он на горошину пули, что сиротливо лежала на огневом рубеже, как на прилавке.

- Третью пулю можешь оставить себе! - Гордо позволила я. - На память!

Вечером следующего дня в лагере были танцы. Девочки и мальчики прятались друг от друга до поры, дабы поразить своим видом. Мальчишки расчёсывались на бок мокрой расчёской, а девчонки обменивались нарядами и скребли голубую побелку со стен, натирая ею веки.

Идти на танцы совершенно не хотелось, но вожатый отказался оставлять меня в корпусе одну:

- Ну, что ты в самом деле! - Уговаривал он. - Все дети, как дети, а ты... А! - Вдруг догадался он. - Ты, наверное, не умеешь танцевать!

- Почему это! - Обиделась я. - Умею! Вальс. Раз-два-три, раз-два-три...

- Так это всё равно, что не умеешь. На наших танцах вальс не играют.

Под разговор с вожатым, мы дошли до огороженной ажурным заборчиком поляны, за которой уже топтались в такт музыке дети всех возрастов и комплекции, а взрослые следили за порядком, стоя тут же, неподалёку.

- Как зверинец... - Пробормотала я, и вожатый, усмехнувшись, перестал меня подталкивать ко входу на площадку.

Среди топчущихся... Нет - среди танцующих я заметила красивого парнишку. Несколько девочек крутились подле него, обращая на себя его внимание, но он почему-то всё время оглядывался в мою сторону, а когда музыка стихла, направился прямо ко мне, и спросил:

- Пойдёшь со мной?

Я смутилась от неожиданности и губы, минуя сознание, произнесли:

- Не будучи представленным?!

Парнишка явно не ожидал отказа, а такого - тем более. Обзови я его дураком, он бы понял, ещё бы и посмеялся. Теперь же, стоя рядом, он молча плавился от стыда, и не мог вернуться к танцующим.

Надо ли говорить, что меня больше никто ни разу не пригласил на танец. Не в том пионерском лагере, а вообще никогда, в течение всей жизни после. Думаю, вальсировать я давно разучилась, потоптаться не довелось, так что скорее всего я опять сказала бы "Нет!", но всё же, всё же, всё же. Очень жаль.

...Муха явно была "под мухой". Выплясывая гопака подле оконного стекла, она гудела и плевала слюной, пачкая недавно вымытое окошко. Мухе не нужна была пара. Мухе было хорошо и одной.

* * *