В Томске поздравили ветерана с 98-ой годовщиной со дня рождения

Свой 98-ой год со дня рождения, в 33-ю годовщину вывода войск из Афганистана, отметил ветеран Великой Отечественной войны Третьяков Михаил Васильевич.

Михаил Васильевич Третьяков (род. 15 февраля 1924 года) – участник Великой Отечественной войны, танкист, участник штурма и взятия Берлина.

Имеет награды:

- орден Красной Звезды;

- орден Отечественной войны II степени;

- медаль "За освобождение Варшавы";

- медаль "За взятие Берлина";

- медаль "За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.";

- медаль "За освоение целинных земель";

- медаль "Ветеран труда";

- медаль "Заслуженный ветеран Томской области", юбилейные медали.

Михаил Васильевич Третьяков родился в 1924 г. в деревне Ново-Николаевка Кривошеинского района Томской губернии, в большой и дружной крестьянской семье.

— Нас, детей, в семье было десятеро. А сейчас осталось только двое — я и сестра, которая на десять лет моложе меня. Я до войны работал в конторе сначала учетчиком, потом бухгалтером. Считал я хорошо, в математике соображал, до сих пор не пользуюсь калькулятором — все в уме считаю. Вот меня и попросили поработать на Рыбаловской машинно-тракторной станции. Наша МТС обслуживала 19 колхозов! У нас была сотня тракторов, много комбайнов — конечно, не таких, как сейчас, а прицепных. Начал я работать в 1940 г., а через год началась война, — рассказа Михаил Васильевич.

Механизаторов стали призывать в армию, но вскоре вышло постановление, по которому им предоставляли бронь: кому-то ведь нужно было и людей кормить. Самых лучших и опытных оставляли в тылу.

— Меня призвали летом 1942-го, когда мне исполнилось 18. Из Кривошеино в Томск мы добирались на пароходе. Там нас распределили по группам — меня направили в школу командного состава, где я прошел обучение и получил звание сержанта. А затем — в Барнаул, обучать солдат 1925 г. рождения снайперскому делу. Стрелял уже хорошо к тому времени.

Я еще пацаном ходил с ружьем, бил и зайцев, и уток, и косачей. Отец был охотником. А снайперская винтовка — это ведь обычная винтовка, только с оптическим прицелом, что-то вроде бинокля. Конечно, надо уметь прицелиться, знать, как отрегулировать винтовку. Но всему этому снайперов учат. Мы своих готовили три месяца, а затем отправили на фронт. А нас, командиров, распределили по частям. И я попал в Омское танковое училище. В общем-то, это вышло случайно. Когда приехал представитель училища, я как раз сидел и писал списки — кто куда едет. Он остановился и стал смотреть. А у меня был очень красивый почерк. Ему понравилось, мы разговорились, и он спрашивает: а ты куда? Еще не знаю, говорю. Так давай, говорит, к нам!

Подготовка в училище была очень серьезной — на механика-водителя и пулеметчика-радиста учились шесть месяцев. Ну а потом — на платформы и на фронт. Я попал на Первый Белорусский, во вторую танковую армию. Сначала — в район белорусского города Барановичи. А через несколько дней нас бросили в бой. Наш танк и еще один были посланы для выявления огня: мы идем вперед, немцы нас бьют, а наши засекают, откуда огонь, и в ответ хлещут по немцам. Наш танк загорелся, второй тоже. Но мы выбрались: из нашего экипажа тогда погиб один человек, механик, — говорит пенсионер.

Михаил Васильевич, смеясь, замечает: в танке все было — и жара, и тесно, и разговаривать невозможно — звук такой, что ничего не слышно, общались с помощью вшитого в шлем оборудования.

— Бывало, и спали в танке, и ели здесь же. Если кухня привезет горячую еду — хорошо, если нет — открывали тушенку или сухой паек. А представьте, каково пехоте? Нам хотя бы пешком ходить не надо! А они в окопах в любую погоду. Если немцы кухню разбили — они без обеда. Тогда идут к нам — дайте что-нибудь поесть! Мы, когда была возможность, загружали в танк и тушенку, и консервы, и потом их кормили. Или возьмешь пехоту на броню, пока по пути. А потом надо расходиться, а они до последнего слезать не хотят: у кого ноги стерты в кровь.

- После того боя, о котором я говорил, ремонтная бригада наш танк подлатала, и мы двинулись дальше, в Польшу. Там нас опять подбили — всю гусеницу разворотили. Это было в марте 1945-го. В этот день погиб еще один наш товарищ, Евсеев. Он был самый старший из нас, около 40 лет. Ему нужно было упасть в какую-нибудь ямку и лежать, когда мы вылезли из подбитого танка, потому что немцы в таких случаях всегда старались танкистов добить. А он поднялся на ноги и побежал. И меня, как я потом узнал, тоже посчитали погибшим, хотели даже похоронку отправить, но не успели — вечером я догнал своих, и они, увидев меня, очень удивились. А еще через несколько дней меня ранило. А произошло это так: наш танк опять подбили, мы начали из него выскакивать, и в этот момент меня осколками снаряда ранило в левый бок. Подрубило два ребра, и в почке до сих пор осколок сидит — доставать его не стали, чтобы не повредить почку еще больше. Сейчас он уже стал меньше размером — химическая реакция! Но так с ним и хожу.

Тогда шла большая подготовка к переправе через Одер. В апреле 1945-го пришло большое количество танков, другой техники. Но пока мы дошли до Одера, нас хорошо размотали. Потери были большие, что там говорить, хотя командование и старалось нас беречь. Я был в первом танковом батальоне, которым командовал капитан Кулаков. Когда мы вышли к Одеру, все мосты были взорваны — нужно было наводить понтонную переправу. Делалось это в основном по ночам.

Немцы нас бомбили, но к тому времени они уже серьезно выдохлись и не гонялись за каждым солдатом, чтобы его убить, как делали раньше. На Одер они возлагали большие надежды — считали его серьезным укреплением. Но все произошло довольно быстро. И вот мы оказались на территории Германии.

А через некоторое время к нам прилетел на самолете командующий второй танковой армией генерал Богданов. Собрал всю нашу дивизию и сказал: “Товарищи генералы, офицеры, солдаты, танкисты! Перед нами поставлена задача в течение десяти дней прорвать сильно укрепленную оборону противника, окружить Берлин и взять его. Не справедливо будет, если Берлин, а значит, и победа достанется союзникам, которые только недавно открыли второй фронт!”

И мы пошли в наступление.

Бои шли ожесточенные, танки горели вовсю. А потом нам подбросили несколько “Катюш” — не помню уже, пять или шесть. И как они дали жару! После этого мы прорвали оборону и пошли к Берлину. Стреляли так, что земля тряслась. И уже 29 числа стояли у стен Рейхстага.

Танки шли колоннами, поэтому если один подобьют — все в ловушке, добивай. Поэтому и велся такой огонь — чтобы сразу уничтожить вражеские огневые точки. Наше командование говорило немцам: сдавайтесь, зачем лишние жертвы, если капитуляция неизбежна? И вот, наконец, они пошли на переговоры.

Переговоры состоялись 1 мая, а рано утром 2 мая, на рассвете, открылась половинка Бранденбургских ворот, и пять первых танков, в том числе и наш, вошли на территорию Рейхстага.

Нам дали приказ развернуть танки пушками на Рейхстаг, но не стрелять. Немцы, сдаваясь, выходили из всех уголков и складывали оружие, которое лежало большими грудами. А их верхушку тогда так и не нашли. Позже оказалось, что они находились в подземном бункере.

2-го мая немцы сдались, а 3-го объявили, что комендантом назначен был Федор Матвеевич Зинченко, уроженец Кривошеинского района. Я даже сунулся было к нему пройти, но где там! Кругом же были тысячи людей! Увиделись мы уже после войны. Он сам после демобилизации жил на Украине, но почти каждый год приезжал на родину, где оставались его братья и сестры, и мы с ним много раз общались.

Из Рейхстага нас вывели 3-го мая, но в Берлине мы еще оставались до 4-го или 5-го, не помню уже. Успели даже погулять по городу. Разные впечатления остались от таких прогулок. Я хорошо запомнил сарайчик, в котором штабелями, как дрова, были сложены обнаженные трупы немцев. Они же люди аккуратные, вот и приготовили их на сжигание, но сжечь не успели.

4-го или 5-го мая нас бросили на уничтожение немецких частей, которые не хотели сдаваться и продолжали сопротивление. Помню, только мы увидели какой-то сосновый лесок, в котором можно было остановиться на отдых, как прилетел наш У-2 — летчик спустился очень низко и что-то кричал, но мы не могли расслышать, что именно. А потом бросил привязанную к какой-то железяке записку. Мы ее подняли, и оказалось, что совсем недалеко от нас, в сосняке, немцы напали на соседнюю с нами часть и уничтожили ее. Мы завели танки и бросились туда. Немцы открыли огонь и по нам, но мы их разбили,- поделился пенсионер.

После войны устроился работать в МТС Бухгалтером, потом в совхозе Кривошеинский и "Сельхозтехнику", затем – в отделе экономики Кривошеинского райисполкома.