"Вновь, с камнем памяти на шее,
топлю в себе – тебя, война,
но как в затопленной траншее,
опять всплываешь ты со дна".
К. Симонов.

Робак Иван Иванович родился в большой семье (с шестерыми братьями и сёстрами) в селе Григорьевка (Григоровка) Чаплинского района, расположенного в южной части Херсонской области. Примечательно, что в этих нетронутых тихих местах что-то заставляет людей коллекционировать бабочек. Здесь расположен заповедник "Аскания-Нова", основанный представителем немецкой династии Асканиев в 1828 году герцогом Фердинандом Фридрихом Ангальт-Кётенским.

Накануне Первой мировой войны в апреле 1914 года Император Всероссийский Николай II, который в это время жил  в Ливадии, впервые нарушил дворцовый этикет, запрещавший императору останавливаться у частных лиц в их собственном доме, посетил это знатное имение общественного деятеля Таврии - Фридриха Фальц-Фейна.

Итогом этой поездки для Ф. Э. Фальц-Фейна стало возведение его и всех его братьев в потомственное дворянство, настолько царю Николаю II понравилось устройство зоопарка в "Аскания-Нова" - дом степных, лесостепных и саванных животных, в котором им предоставлялась максимальная свобода. Император Николай II писал своей матери об Аскании: "Там живут разные олени, козы, антилопы, гну, кенгуру и страусы круглый год под открытым небом на открытом воздухе и тоже вместе. Удивительное впечатление, точно картина из Библии, как будто звери вышли из Ноева ковчега". В "Аскания-Нова" на царя Николая II напал петух. Фальц-Фейн обещал посадить его в клетку. "Не надо, — заступился царь — это мой единственный враг, который нападает в открытую".

В детстве эти места посещал племянник Фридриха Фальц-Фейна — Николай Набоков, композитор, двоюродный брат по отцу русского писателя Владимира Набокова. В начале 1917 года Фальц-Фейн покинул Асканию, а ещё через год уехал в Германию, тяжело переживая разлуку со своим заповедником. Фридрих Эдуардович Фальц-Фейн скончался 2 августа 1920 года в немецком санатории Бад-Киссинген и был похоронен на кладбище Двенадцати апостолов в Берлине. На могильном камне, украшенном изображениями двух степных орлов, высечена надпись: "Здесь покоится знаменитый создатель „Аскании-Нова“".

Во время немецко-фашистской оккупации СССР заповедник "Аскания-Нова" был разорен и сожжен дотла. Животных увозили в Германию, оставшихся расстреливали из стрелкового оружия, в том числе ценнейшие экземпляры. Оставшиеся животные прямо в вольерах были раздавлены танками, уцелевшим удалось вырваться в степь. Полностью уничтожен и вытоптан ботанический сад. На территории заповедника производились массовые расстрелы советских граждан и военнопленных РККА (славяне были отнесены к разряду "Untermensch" (буквально – "недочеловеки", "ниже человека"). Что касается тюркских народов и прочих "азиатов", они, разумеется, никак не могли считаться ровней "истинным арийцам" и находились на уровне "унтерменшей", а быть может и ниже). Фактически право расстрела предоставлялось каждому немецкому военнослужащему, так как, согласно директиве начальника штаба Верховного главнокомандования вооруженными силами Германии генерал-фельдмаршала Кейтеля "О военной подсудности в районе "Барбаросса и об особых мероприятиях войск", подписанного им 13 мая 1941 года по непосредственному поручению Гитлера, с солдат и офицеров вермахта снималась всякая ответственность за поведение по отношению к населению захваченных на востоке районов. Дом семьи Робак, где 10 июня 1925 года родился Иван, стоял на окраине села, в нём и остановились немецкие войска.

- Первые немцы, которых я увидел, были на мотоциклах. У нас дом последний стоял с востока, и они здесь остановились, их было человек пятнадцать. Мы остались в оккупации и бежать некуда. Полицаем стал Франц Гиревич, особенного зла он не делал. Когда узнали, что он был полицаем, его посадили, правда, потом выпустили, он воевал и Крым освобождал. Старосту я не помню, может, его и не было, у нас тысячи три человек в селе жило. Кстати, в 1941 г. на фронт пошли 123 человека. Большинство погибло, мемориал сейчас стоит им в моей деревне.

Так и жили в оккупации, а в 1943 молодежь немцы начали забирать на работы. Старшую сестру увезли в Германию. Собрали всю молодежь с окрестных деревень и организовали концлагерь. Нас там было шестнадцать тысяч. Каждый день свозили туда и вывозили. Мы копали противотанковый ров. Одна лопата на десятерых, а так руками землю выбрасывали, уже и косточки у нас стали видны, мы слабые были, девчонки умирали. Кто не мог работать, те падали, но если еще живые, то кнутом или дубинкой били, потом на машину их грузили, какие-то люди в гражданском брезентом накрывали и увозили. Такая мясорубка продолжалась каждый день, я считаю, что нас преднамеренно убивали, привозили пополнение, опять губили и так далее.

Стояли три виселицы, на которых вешали сбежавших. По нескольку дней висели, пока кого-то еще не поймают. Ночью охраняют виселицу, такой тусклый свет был до конца 1943 года. Как - то раз залетают в село человек пять на лошадях, как оказалось, это был кавалерийский корпус Кириченко. Они спросили, есть ли немцы, и, выяснив, что те накануне покинули деревню, ускакали.

А наутро всех ребят призывного возраста начали вызывать в сельский совет, а затем в район отправили, и в этот же день  часов в десять мы были в чаплинском военкомате. Оттуда пошли на Перекопский вал, нас отправили как пополнение, какая-то неувязка получилась в кавалерийском корпусе Кириченко, они за вал прорвались, а дальше не могут. Немцы ушли в сторону, т.е. пропустили Кириченков корпус, который оказался чуть ли не в Армянске, а затем их взяли, замкнули в кольцо и практически всех уничтожили.

Подходя к валу я сам видел, что лежали как снопы и люди, и лошади. Таков был мой первый день на фронте.....

В феврале 1944 года 51-я армия Я. Г. Крейзера должна была наступать с плацдарма за Сивашем, захваченного ещё в 1943 году. Так я оказался на Перекопском валу. Пять месяцев обучения, и всех новобранцев забрали на фронт.

Попал я в учебный полк 51-й армии. Нас отобрали около тридцати пяти человек в школу младших командиров. Был такой колхоз "Червоный Чабан", вот мы там обучались с ноября 1943 по март 1944 г. Учился я на зенитчика на пулемет, который устанавливался на машину, а после окончания школы меня определили в минометную роту, 87-й Краснознаменную стрелковую дивизии, ставшую впоследствии "Перекопской", в 1378-й стрелковый полк, командиром которого был подполковник М.С. Диасамидзе, получивший под Сталинградом звание Героя Советского Союза. Я его не видел, но так говорили в нашей роте. Полк занимал большой участок на фронте, наша зона ответственности лежала в границах: "высота 3.5 - высота 3.4", где ранее полк оборонялся четыре дня, отбив до тридцати атак противника.

На Перекопе мы стояли шесть месяцев в обороне. Стояли так долго, потому что весной была распутица. Штаб 4-го Украинского фронта, которым командовал генерал армии Толбухин, располагался в Мелитополе. В марте 1944 года выпал снег глубиной до 80-ти сантиметров, это в Крыму бывает очень редко. Когда мы утром встали, все позиции в сугробах, тишина, будто никакой войны нет. Команда: "на завтрак", берем котелки, идем на кухню, ни одного выстрела - антракт. Как только завтрак кончился, начали стрелять снайперы, а потом пошли пулеметы, автоматы, орудия. Вот такие моменты затишья на фронте бывают.

К восьмому апреля был дан приказ: "Начать Крымскую операцию". А перед тем как мы начали готовиться, нам дали водку, я не пил. Полтора часа шла артиллерийская подготовка, мой миномет стрелял постоянно и без перерывов, боеприпасов было очень много. Мы стояли в ста пятидесяти метрах от пехоты, пулеметы на первой линии, а мы на второй. На рассвете началось наступление, первыми пошли танки, за ними пехота, потом мы.

Армянск мы обошли, двинулись дальше. В 87-й стрелковой дивизии была рота, которая атаковала непосредственно Армянск, командовал ею лейтенант, фамилию не помню. Наши войска остановились, две пулеметные точки не были подавлены, он взял связку гранат, одну точку подбил, другую закрыл своей грудью, сам погиб, но вражеские позиции были прорваны, и его рота пошла дальше. Остановились мы на 102-й высоте и около ишуньских позиций. Там бои были серьезные, пошли танки, артиллерия, сила была надежная, дали по Ишуне и ходом на Симферополь.

Мы освобождали Армянск, Красноперекопск, обороняли Ишуньские позиции. Там бои были серьезные — танки, артиллерия… Тогда части второй гвардейской армии сёла освобождали, именно гвардейцы, а не мы. Далее полным ходом пошли на Симферополь. Наша 51-ая армия шла по армянской дороге, возле самого залива продвигалась Гвардейская армия, а с Керчи — Приморская армия. Все три армии освобождали наш полуостров. Мы дошли до Симферополя, там сразу была организована база для ремонта машин, танков и техники. В город зашли с ялтинской дороги, потому что был приказ перерезать шоссе, по которому немцы отступали на Севастополь. Когда немцы отступали из Керчи, Феодосии, Судака, они все ринулись через Симферополь в Бахчисарай и далее в город-герой .

Бахчисарай солдаты прошли спокойно, а вот в Бельбекской долине под Севастополем они встретили жесткое сопротивление, в долине Бельбек бои сильные начались. Там очень много людей погибло. Мы шли так, что искали место, как бы на труп не встать, как и в случае с Сапун-горой, вражеские позиции мы штурмовали в лоб

На Бельбеке мы стояли долго, где-то 16 дней, только до него дошли, там я был легко ранен, контужен. Мы продвигались по несколько метров в день. Там были сильнейшие бои, столько людей погибло! Мы землю буквально грызли зубами, по 100 метров в день продвигались… На Сапун-горе тогда леса не было, немцы все просматривали и простреливали, и все вокруг было заминировано. Нашей задачей было обеспечить наших минометчиков боеприпасами, мы носили им снаряды", — рассказывает Иван Робак.

Там его и настиг осколок снаряда. При взятии Сапун-горы он попал Ивану Ивановичу в правое плечо, а затем его накрыло взрывной волной.

- Лежал я там двое суток, меня осмотрели, ранения сильного не было. Пробыли мы на этих позициях 5 дней. Контузия прошла, только остался глухой на левое ухо, а сейчас и правая сторона никуда не годится. Пошли дальше в наступление, и когда подходили к Севастополю, там с левой стороны есть железнодорожный мост, этот мост был взорван и поезд, проходивший по нему, упал. Видимо, вагоны один на другой начали вертикально становиться, от моста и до самой земли три-четыре вагона так стояло. Пошли мы в наступление до самого Севастополя. Сапун-гору брали девять часов. Были такие 77-я азербайджанская стрелковая дивизия и 32-я гвардейская, они и штурмовали

Сапун-гору, мы же поддерживали их минометным огнем. Как-то меня вызывает командир взвода и говорит: "Тебя приглашает начальник штаба, иди".

Мне и еще двум солдатам дали задание обеспечить минометную роту боеприпасами во время боя. Вот мы и носили мины 82-мм, обеспечивали беспрерывный огонь, кто сколько мог нести, кто 10, кто 8. За взятие Сапун горы меня представили к награде, я получил здесь свой первый боевой орден: Орден Славы третьей степени. Кстати, забыл сказать, что на Бельбеке после контузии меня приняли в комсомол. Как-то сижу я рано утром в окопе, приходит лейтенант молоденький:

- Вы Робак Иван Иванович?

- Я.

- Мы хотим с вами побеседовать.

Поговорили минут тридцать, и он оформил меня в комсомол. На второй день принес комсомольский билет. На фронте это все быстро делалось. Так что всю войну я прошел комсомольцем.

После взятия Севастополя на месте нынешней панорамы советские бойцы нашли немецкий продовольственный склад. И хоть в тот момент он был объят огнем, нашим солдатам удалось существенно пополнить продуктовые запасы. Набрали много консервов, хлеба, а также специальные ягодные порошки от жажды. "Весь хлеб был запечатан в целлофан, на бумажке внутри стояла дата выпечки — "1936 год". А хлеб был такой, как будто вчера из печки, вы представляете? Вот как немец к войне готовился, восемь лет хлебу, а такой по вкусу, будто только испечен. Порошки из смородины, вишни и разных ягод были запакованы в пакетики — бросаешь его во флягу с водой и получается сироп. Его на весь день прекрасно хватало, выпил утром и весь день без воды можешь обходиться даже в жару.

- Что было самым страшным на фронте?

- Страшно смотреть смерти в глаза, идти в атаку, а нужно. Мы знали, что можно запросто погибнуть. Самое страшное было под Севастополем!!! После взятия Севастополя бои шли еще три дня, немца отогнали к Херсонесу. Враг грузил на корабли технику, войска, сверху садили гражданское население. Один отошел от берега на пару километров, второй подходит. Мы за этим наблюдали, все было видно невооруженным глазом. Потом корабли начали постепенно отходить, тут вылетают наши "Ильюшины", бомбят и топят. Шесть кораблей потопили. Да, это было наше население, мы сами их видели. Но поймите - война, ведь если бы немцы уплыли, сколько бы они людей смогли погубить! После окончания боев в Крыму и Севастополе солдаты отдохнули три-четыре дня, а затем, получив пополнение, погрузились в эшелоны и пошли освобождать Украину и Белоруссию.

Когда мы пошли на Гомель, очень жестокие бои происходили. Город весь в дыму, здания черные, страшные, разбитые. Мы должны были идти влево, но нас бросили в Прибалтику. Там лес, бездорожье, бои начались тяжелые. Шли 60-70 километров в сутки. Спали на ходу, друг друга локтем чувствовали, даже сны могли видеть на марше. На подводах везли мины и минометы, лошади из сил выбились, еще и их толкали, потому что песок везде, а после дождя - так вообще идти тяжело. Однажды идем, где-то часов в девять утра, как дадут по нам очередями, а с левой стороны кирпичный домик и из него пулеметы бьют. Были жертвы. Командир полка приказал: "Всем к бою, артиллерию развернуть! "

Разбили этот домик, и все затихло. Нам на пути встретился город Шауляй. Наш полк брал этот пункт, после чего нам присвоили название "Шауляйский". Но прежде чем брать город, двоих из моего взвода, в том числе и меня, вызвал начальник штаба и дал задание идти в разведку, надо было узнать, из какого материала был сделан мост, сколько солдат его охраняют.

Дошли до моста по болотам, подобрались, и тут мой товарищ случайно чихнул. Как по нам дали пулеметы, хорошо, что мы уже возле моста были, все очереди через голову пошли, мы в тени были. Но все равно, считайте, в рубашке родились. В итоге благополучно обошлось, все разведали: опоры были металлические, так что взорвать их было бы немцам сложно. Пришли, доложили, за эту операцию меня наградили вторым Орденом Славы. Вслед за нами послали разведчиков, они убрали всех пулеметчиков, о которых мы указали, на утро мост был свободен. Мы пошли в наступление. Когда брали город, бои тяжелые были, весь Шауляй сожгли. Весь день брали, только вечером заходили внутрь. Все горит, зарево.

Дальше пошли на Либаву, это большой прибалтийский порт. Продвигались долго, с боями, кругом лес. Там попали в окружение, в течение трех дней мы сражались в окружении. Там я порошками пользовался, пить нечего, кругом болото, копнул лопаткой, вода или после дождя в следах от копыт животных вода лежала, ее в фляжку набрал, порошок насыпал, так и пили.

Командующий фронтом Баграмян лично вылетел на самолете, его сопровождали истребители, посмотрел обстановку. Все-таки 1944-й год, стыдно было для нашей армии в окружении находиться.

 - Как во время окружения Вам передавали припасы и боезапас?

- Ничего нам не передавали. Что у нас было, то и имелось. Командир роты сказал, мол, у нас как у минометчиков немного боеприпасов к стрелковому оружию, на всякий случай все не расходовать, но по врагу-то бить надо. Снабжения никакого не было. Голодные, холодные, без боеприпасов. Ведь в первые дни многое отстреляли по наступающим немцам. Затем нам подбросили резервы, и стали кольцо прорывать. У нас командиром роты был капитан из Запорожья, Во время прорыва он сильно растерялся, вижу его: планшет раскрытый, карта в одной руке, пистолет в другой, кричит: "Без моей команды вправо и влево не отходить, стрелять буду! "

Такой разгневанный был. Плохо дело, ведь мы в окружении и так натерпелись: на старых позициях у многих остались автоматы, у некоторых и вещмешков не было, все из сил выбились, каждый день то туда, то сюда перебрасывали, паника, враг в рупор кричит:

"Русские сдавайтесь, жизнь гарантируем, сопротивление бесполезно! "

И так целые сутки, одно и то же. Но тут капитана оттеснило старшее начальство, кольцо прорвали и мы остались под Либавой, уже сами окружив противника. Вскоре слышим, что вот-вот конец войны наступит, капитуляция, Берлин почти взят.

Как-то просыпаюсь на рассвете, туман стоит, говорят, мол, наше командование предъявило немцам акт о капитуляции здесь в Либаве. Смотрим: наш майор идет, белый флаг солдаты несут, три автоматчика и два офицера сзади. Никто не стреляет, туман начал рассеиваться. Вышли, наши остановились. Стало понятно, что эти немцы не приняли ультиматум, капитуляция не состоялась. После этого часа через три началась артподготовка, на следующий день появились с той стороны колонны немцев, примерно в тридцать тысяч солдат и офицеров. Шли сдаваться в плен. Мы вышли из окопов, стоим и нам дана команда: "Ближе трех метров не подходить и не трогать никого, иначе будешь наказан". Нам сообщили, что Берлин взят, в Либаве началась капитуляция. Так для меня закончилась война.

Боевые заслуги Ивана Ивановича - Ордена Славы второй и третьей степеней, медалью "За победу над Германией". Боевых больше нет. После войны вручили орден Отечественной войны второй степени, украинский орден "За мужество", медаль "За отчизну".

- После войны мы ездили по местам нашего боевого пути, начиная от Симферополя, проезжали Киев, Минск, Вильнюс, Рига, Таллинн, Ленинград, до самого Сталинграда добирались. ... Я живу Симферополе с 1957 года, сам строитель, строил хладокомбинат, здание Совета Министров, универмаг и т.д. Принимал участие в установке памятника Ленину в центре города, кстати, мрамор привозили из Армении. Такую жизнь прожил.

Текст и фотопортрет© Сѣргѣй Тырыш Ханъ, член творческого объединения РСВ "Отчизна" 2019