Утро окликало меня нежно, жалостливо по-журавлиному. Из приоткрытого окошка в комнаты, выставив вперёд правое плечо, протискивался тёмным от росы боком терпкий запах скошенной накануне травы. Подле того же окна хлопотала синица, смахивая крылами пыль и с рамы, и с подоконника.

Требуя распахнуть створки пошире, птица долбила стекло, пробуя его на крепость, будто оно было сделано из дерева, да с такой настойчивой страстью, что, казалось, вот ещё пара ударов, и дом обзаведётся стеклянным дуплом.

Время от времени синица поворачивалась в профиль, предлагая восхититься им и сравнить с орлиным, не в пользу последнего. Направленный в комнаты при этом глаз был более, чем строг. Синица явно не терпела колебаний, возражений, двусмысленности и недосказанности. Раз за разом, используя азбуку незабвенного Морзе, она выбивала латиницей «Ви», подразумевая Победу, перемежая её, всё на том же чисто морзянском, цифрой, соответствующей состраданию, вкупе с душевным благополучием. И если с намёком на Победу я был совершенно солидарен, то указание на цифирь приводило меня в замешательство, ибо я не мог себе представить сосуществование этих двух ипостасей - сострадания и душевного благополучия - разом. Муки, что сопровождают проистечение из души милосердия, не истощают, но терзают же, тем не менее, её, безо всякого сомнения.

Но... Достучалась-таки до меня птица!

В задумчивости я отправился сочинять себе завтрак, когда вдруг, совместно с ароматом кофе меня посетило озарение. "Девятка" и "Победа", это ведь не что иное, как 9 Мая... День Победы!  

Думается, птица прилетала напомнить именно об этом дне, Дне Победы, о котором невозможно позабыть, о котором знает даже синица...