Она вошла в воду прямо так, в чём была, оставив на берегу только туфельки. Лёгкие, ажурные, они казались сплетены из пены морской волны, что, заворожённая женской прелестью, навечно застыла у ног.

Волна бережно касалась её тела, а она лишь нежно улыбалась в ответ. Солёный гребень цвета Чёрного моря, грозно надвигавшийся издали, тушевался загодя неё, блекнул и таял, склонившись до безобидного, прозрачного до дна бриза.

Если бы было в тот час кому пренебречь правилами приличия и оглядеть её всю, то не остались бы незамеченными султанки[1], что вились у ног, в ожидании шага и сдвинутого им камня, под которым непременно нашлось бы для них нечто привлекательное. Однако она была так стройна, тонка, почти бестелесна, что морское дно не ощущало прикосновений её маленьких ног, и это отзывалось в нём некоторой обидой, из-за чего волна вскоре перестала чересчур сдерживать своё всегдашнее утреннее настроение.

Странным образом ощутив причину перемены к ней, женщина облюбовала себе камешек на дне, чем дала, наконец, рыбам пищу для суеты, а сама принялась рассматривать голыш со всех сторон.  С одного его боку обнаружился начертанный тысячелетиями рисунок рыбы.

- Каменный окунь[2]... - прошептала женщина с лёгкой улыбкой, поглаживая камень по скоро теряющей лоск щеке. И чем меньше от моря оставалось на камне, тем труднее было угадать рисунок, а когда тот совершенно просох, то сделался одним из многих простых, пыльных солоноватых булыжников, коих не счесть и под ногами, и на многих сердцах.

- Нет! Так не годится! - рассердилась женщина сама на себя.

Немедля наклонилась она над водой и выпустила из рук камень заодно с той каменной рыбкой на волю. И...

- Э- э- э... - раздалось издали то ли пение волны, то ли нотка счастья, прозвучавшая в душе, как только рыбка вернулась на своё прежнее место.

Голыши, морские камушки, - яркие, причудливые, сияющие, - вне солёных волн неизбежно теряют они своё лицо, как человек, лишившийся Родины, навсегда теряет своё.

* * *