Ранний звонок обычно несёт в себе некую дурную весть, одну из тех, что подразумевается течением самой жизни, но на этот раз обошлось:

- Что вы думаете об уехавших?

- Я?!

- Ну, да...!

Смотрю на лес и небо над ним в белых оборках облаков, слушаю треск ломающихся сосен, а вспоминаю Москву, которую невозможно не любить. И не потому, что это главный город Родины... А, может, именно поэтому.

Говорят, что в Москве невозможно ощутить одиночество. Однозначно - лукавят. Толпы проходящих мимо... Мимо тебя, твоей грусти, неопределённости, растерянности, что вынуждает надевать маску высокомерия, отстранённости, и тоже начать делать вид, да торопиться неведомо куда. Под обаянием самообмана и самому начинает казаться, что в самом деле куда-то спешишь. Хотя, если по чести, хочется остановить первого встречного с приятным, располагающим к себе лицом, усадить на жесткую скамью Александровского сада, взять за руку, и глядя на прошлое сквозь золотистую вуаль Вечного огня, поведать без поспешности о жизни, пожаловаться на суету вокруг, вспомнить то, что невозможно позабыть.

Среди прочего - про указку света на полу, зажатую между дверным проёмом и самою дверью, нарочно прикрытой неплотно.

- Совсем не закрывай, - бывало, просишь отца после того, как дочитает он вместо сказки на ночь очередную "чаптер" о Томе Кенти со двора отбросов. Его межзубный "the" и раздражал, и баюкал, в тот же час.

Вспоминается пустое место на полу в кухне. Латка из свежеструганных, не крашенных ещё половиц пугает слегка, ступить на то место, где раньше была печь, кажется кощунством. Совсем маленьким подолгу стоял заворожённо подле раскалённой дверцы, а печка, несмотря на то, что она[1], шептала нечто невнятное приятным мужским баритоном. Даже расплавленная почти, её дверца держалась в рамках дозволенного, и только дотронуться до неё было никак нельзя, а любоваться - сколько угодно.

Помнится, когда на месте сараев с курочками был вырыт котлован под новую, страшно сказать, пятиэтажку, а туалеты были уже в домах, многие по привычке продолжали говорить детям перед сном: "Сходи-ка во двор" или "В уборную", но стыдливо напоминали при этом про эмалированный горшок под кроватью "На всякий случай".

Причём здесь Москва? Так она не только там, где камни мостовой Красной площади подставляют покатые плечи шагам многих. Она - везде, где живут люди, которые хранят главный город страны в своём сердце, как то, что дорого душе, а не по деньгам...

- А про уехавших?..

- Так то мусор! Сито времени оставит в стране золотой песок настоящих людей, тех, что любят и свою Родину, и себя в единении с ней.

* * *