Георгиевская лента - советская, гвардейская, была предложена наркомом ВМФ Николаем Герасимовичем Кузнецовым (11 (24) июля 1904 — 6 декабря 1974) после принятия постановления ВС СССР о гвардейском знаке 21 мая 1942 года. Пехотинцы носили знак, а моряки - планку с муаровой лентой (гвардейской) и ленты на бескозырках.

* * *

- Не-е-ет!!! - я не смог сдержаться, и на мой крик сбежалась вся семья.

С тревогой и беспокойством домашние осматривали меня всего, с ног до головы. Отец и мать переругивались, наперебой упрекая в невнимательности и недалёкости, а дед шевелил бровями, как таракан, в ожидании покуда выяснится причина моего вопля.

Дело в том, что накануне отец сдал пол тонны семян подсолнечника в кооператив и привёз пылесос. Я едва ли не зубами вырвал себе право испытать его первым.

Сильно любившая порядок мать требовала, чтобы полы тщательно и регулярно мылись. Уходя на работу, она не забывала напомнить мне о моей обязанности:

- И никаких веников! - приказывала она, - Только тряпкой! И выкручивай как следует! Насухо! Я всё увижу! - выговаривала мать и грозила пахнущим клубничным мылом пальцем у меня перед носом.

Честно говоря, я всем сердцем ненавидел это мытьё. В доме на полу стояла уйма вещей, и посему приходилось поднимать их все попеременно, переставляя с места на место, то и дело выжидая, пока высохнет вымытый участок пола. Немало хлопот доставлял и ковёр на полу. Его тоже надо было чистить щёткой, ползая на коленях.

Представьте, что я почувствовал, когда увидел новенький пузатый агрегат, больше похожий на футбольный мяч, чем на уборщика.

- Не смей! - коротко приказала мать, заметив моё возбуждение, - Никаких пылесосов! Я не позволю тебе быть трутнем.

- А зачем же я его ку... - начал было отец, но мать остановила его взглядом. - Да лучше бы я тулуп себе купил! - расстроился отец, и махнув рукой, вышел.

За обедом в тот день мать по обыкновению строго следила, чтобы никто не шмыгал носом, не чавкал, не набивал себе рот, не наклонял тарелку с остатками супа и вообще - чтобы все вели себя за столом, как полагается и не действовали ей на нервы. Разговаривать во время еды дозволялось ей одной, и на этот раз темой разговора был избран тот самый злосчастный пылесос.

- Никакая техника не способна справиться с домашней работой лучше хозяйки! - заявила мать с гордым видом, подразумевая под этой безупречной хозяйкой себя. 

- Что ж мне его назад теперь нести? - подал голос отец.

- Зачем это?! - надменно повела выщипанной бровью мать, - Пусть себе стоит.

- Ржавеет... - намекнул дед.

- У нас не сарай! Небось не заржавеет! - метнув в деда полный ярости взгляд, ответила мать.

- Ну-ну... - не унимался дед, но из осторожности пододвинул тарелку ближе к себе, ибо мать, бывало, принималась отстаивать своё право быть главой семейства, швыряя об пол посуду.

Мне вдруг стало жаль деда. Я гордился им. Дед был когда-то моряком-гвардейцем, воевал под Новороссийском. На самом видном месте, рядом с портретом бабушки, висела его бескозырка с муаровой лентой. Я часто трогал её, но не решался примерить, хотя уверен - попроси я у деда, тот бы мне не отказал.

Не покончив с супом, я встал из-за стола, и не слушая протестов матери, забежал в комнату,. Набросив крючок на петлю, дабы запереть дверь, я двинулся на пылесос, будто на неприятеля, так как решил доказать матери, что она не права насчёт уборки... и вообще. А отец?! Зря он, что ли, горбатился на подсолнухах?! А дед... За что она с ним так?!

Из-за рёва пылесоса мне не было слышно, как мать стучится в дверь. Яростно, с остервенением я водил щёткой по вычищенному недавно ковру, по невыпачканному ещё полу... Я огляделся по сторонам, решая, что бы почистить, дабы вразумить мать, как мой взгляд упал на бескозырку. Повинуясь неясному порыву, я направил щётку пылесоса в сторону дедовой фуражки... Гвардейская лента скользнула змеёй в подставленную ей нору, будто все годы только этого и ждала.

Вот тут-то я и закричал.

Когда под напором усилий взрослых крючок повис и застыл в неудобной позе на петельке, выпустив на волю мои рыдания вперемешку с рёвом пылесоса и выяснилась заодно причина моего испуга, отец кинулся в коридор за инструментом, мать принялась читать инструкцию к аппарату, а дед присел на корточки и надавив на какие-то рычажки, легко разделил пылесос надвое, подмигнув мне при этом, как мальчишка.

Тот вечер в нашем семействе прошёл на редкость дружно. Мать отчистила бескозырку, а затем незаметным стежком пришила накрепко на место ленту, которую я выстирал собственноручно с хозяйственным мылом. Отец в это время возился с фотоаппаратом, прилаживая к нему спусковой тросик[1].

Когда всё было сделано, он усадил нас на диван напротив окна, сдавил пружинку тросика и подсел к нам.

Ночью, уже сквозь сон, я слышал, как взрослые переговариваются на кухне:

- Хороший парнишка растёт. - сказал отец.

- Человек! - возразил ему дед, а мать молчала сперва, а потом добавила и свои пять копеек:

- Нет, ну ведь кричал-то как! Думали поранился, а оказалось из-за ленточки!

- Из-за гвардейской. - твёрдо поправил её дед, а мать не посмела возразить.

После того дня в нашем семейном альбоме появилась новая фотография. На ней дед, мама, отец, и по центру - в бескозырке я, собственной персоной.

* * *