Валерий Штепо. "Рассказ мальчика"

Опубликовано Редакция - пн, 06/01/2020 - 13:30

К стиху "Рассказ мальчика":

Я родился в Крыму в январе 1935-го. Великая Отечественная война вбила в детскую память два "гвоздя". Главных, крепежных, связавших все остальное. Первый – доброта взрослых к детям. Голод, всеобщая безотцовщина. И вот такое: станция Тюра-Там, я снят с товарняка. Милиционер ведет меня за ухо (рубашки нет) в линейный отдел, а там в первую очередь наливает чай и дает два бублика...

Помнится. И женщины за прилавками восточных базаров. И друзья-мальчишки мирного Ташкента - это отдельная тема для рассказа. 1 июня – День защиты детей. Не красная дата, но отмечу.

Второй "гвоздь" в памяти – и не вздумайте вытаскивать – 9 мая и весь май 45-го. Первые поезда в цветах и зеленых ветках. Вся вокзальная площадь плачет от радости, и мы, мальчишки храбрые, тоже плачем. А по второму пути стучат без остановок встречные эшелоны воинские – на восток, на войну с Японией. К счастью – на недолгую войну.

Парад Победы в июне 45-го  – это всеобщее торжество, это для нас  кадры  киножурналов "Новости дня": фашистские пленные, фашистские знамена к Кремлю…  Мы в кинозале кричали "Ура!", и взрослые не шикали, а радостно подхватывали. Но в памяти все то же: встречаем победителей, и один фронтовик берет на руки мою семилетнюю сестренку. А я шагаю рядом, я называю его "дяденька" и в мыслях добавляю "родненький.

О стихе. Он долго был в голове, годы. А написался за одну ночь. И не правился он – добавилось 3 четверостишья. Было это легко, но одно лишь трудное. Сделать рассказ  не взрослого, а именно мальчика, без "взрослых" слов, деепричастий…

Я - член Союза писателей России, в основном прозаик, но в компьютере  еще один сборник стихов. Житейских, афганских, сегодняшних. Ждет издания он, вернее, моих накоплений на издание. И в компьютере книга "Пятьсот веселый" - о трудном и всё же веселом и интересном детстве. В ней и о Ташкенте. Очень хочется подарить ее детским библиотекам Самары, чтобы не только мы  на уроки мужества шли в школы, но и они, сегодняшние  дети, протянули нам руки дружбы, понимания. Ладошки в наши ладони.

Валерий Штепо, член комитета Самарского регионального отделения ОООВ "Российский Союз ветеранов"

* * *

РАССКАЗ МАЛЬЧИКА

С вечной благодарностью ташкентской семье Крыловых

 

1

Память о детстве, как пороха горстка -

вспыхнет и тут же гаснет.

Кошка Матильда…блузка - матроска…

ранец для первого класса…

 

Вот мы втроем катаемся в лодке.

Я песню ору краснофлотскую.

Отец в гимнастерке и синей пилотке,

а мама смеется, смеется…

 

Потом - полустанок железнодорожный.

Ждем поезда на полустанке.

Вдруг крикнули: "Танки! Спасайся, кто может!"

и властное чье-то: "Без паники!

 

В машину садятся только лишь дети!"

Разрезав толпу пополам,

хлестнул пулеметчик свинцовой плетью,

мама упала. "Мам…"

 

И тут меня разорвало снарядом.

Я маму упавшую звал.

А танк надвигается, он уже рядом.

Выстрелил и разорвал.

 

 2

Я жить снова начал, когда шел снег.

Немцы "цурюк" уже драпали.

Хожу по госпиталю и во всех

всматриваюсь: не  папа ли?

 

Запах карболки, перловки, овсянки,

курилка в табачном дыму.

Уж как меня сшили потом, после танка,

хоть снова умри, не пойму.

 

Мои сандалеты, штаны и футболка,

и лишь на ноге царапины,

и все, как тем летом, вот вспомнить бы только

имя свое и папино.

 

 3

Потом я - в детдоме, и нянька у младших

мне утром сказала так:

"Чего же ты, парень, как ночь, так рыбачишь?"

И кличка пристала - Рыбак.

 

"Кто ты?" - Не помню. "Откуда?" - Не знаю.

А тут еще мокрое лихо.

А тут еще снится тот танк, и со сна я

утром бегу к поварихе:

 

- Тетя Дуся, как жить мне теперь

в этом вашем детдоме?

Я вот не помню, а дети не верят.

Не помню. Не помню!! Не помню!!!

 

- Это, сынок, у тебя от контузии,

память отшибло ею.

Нянька сказала-то как? Окон-фу-зился?

Выговорить не сумею.

 

Вот ужо завтра задам этой Томе!

На-ка блинка с уголька.

…Этой же ночью ушел из детдома

к паровозным гудкам.

 

  4

Мне машут, машут дали семафорами.

И новые слова: "дувал", "саман",

и новые друзья. Все те, с которыми

нет на вокзалах рядом пап и мам.

 

И на вопрос: "А кто твои родители?"

Я отвечал, прищурив глаз и сморщив нос:

- Родителей не помню я, но, видите ль,

мне кажется, отец мой -  паровоз,

а мать моя – железная дорога,

я под ее надзором жил и рос.

Родился я под стук колес,

и, коль беру, так ведь немного.

Как, тетеньки, Аллах велит вам?

"Не жадничай, дающего рука".

И тут ногами я творю молитву

под трели милицейского свистка.

 

Я - нехороший? Что же здесь хорошего,

коль детство перекошено войной.

Я рад, наевшись прошенно-неспрошенным.

А голоден? Война тому виной.

 

 5

И снова машут дали семафорами.

Привыкли мы к словам "дувал", "саман".

И нравятся друзья - все те, с которыми

нет на вокзалах рядом пап и мам.

 

Помчались кишлаки на смену селам,

блеснула лентой Сыр-Дарья  - река.

Где пассажирским, где "пятьсот веселым",

а то и в тамбуре товарняка -

 

к Ташкенту! Перегон за перегонами,

все ближе он, Ташкент. Держись, братва!

От голода и грохота вагонного

распухла и кружилась голова.

 

Но кажутся мне те слова целебными,

когда в тоскливый для тебя момент,

вдруг, скажет кто-нибудь:

- Ташкент, он город хлебный.

- И виноградный, - скажут про Ташкент.

- Здесь всё из глины, а Ташкент - он каменный.

- Воды там - можно пить, а можно лить!

А самый маленький сказал:

- Ташкент - он маминый.

Но кто-то цыкнул: "Перестань скулить!"

Чуть поезд встал - мы в кучку и хохочем,

и вяжем детской сказки кружева.

Закон мальчиший: ври про всё, что хочешь,

но только не о том, что мать жива…

 

 6

И - в путь! Мы Кзыл-Орде помашем шляпой.

Эй, кочегар! У топки не ленись!

Не сцапала меня кошачьей лапой

дозорная у дальних гор Арысь*.

 

Гремят на стрелках эшелоны встречные.

Бойцы в теплушках. Смех хмельной, шальной…

А на обгон идут те, что помечены

крестами красными и тяжкой тишиной.

 

Ну, где же ты, Ташкент? Уж и не верится

в твой виноград, лепешки - калачи.

И непривычно ковш Большой Медведицы

над нами опрокинулся в ночи.

 

И вот однажды утром ранним-ранним,

когда конца, казалось, ночи нет,

сказал мальчишка, тот, в берете мамином:

- Ребята! Это, кажется, Ташкент!

 

 7

Какой он? Он большой, седой и добрый,

впитал покой долин, величье гор.

Торжественный, как песнь корная с дойрой,

задорный, как река его Анхор.

 

А улицы  - в ветрах восточно-пряных

и сотканы из солнечных лучей…

Я - твой, Ташкент! И даже как-то странно,

что лишь вчера я был еще ничей.

 

 8

Ташкентцы! "Двойка" вам по географии!

Ну, где он, ваш завод фруктовых вод?

Где яблоки дают? У типографии?!

Да в ней уж год, как авиазавод!

 

Водитель гаркнул: "Чайхана - столовая!"

А в ней давно вытачивают мины…

Звенят заводы  -  "ящики почтовые",

и день, и ночь не разгибают спины.

 

И лишь на вывесках лет довоенных, давних:

"Шашлычная", "Самса", "Ситро", "Лагман".

Здесь даже рынок назван "Госпитальный",

где мелом по "Самсе" - "Война - яман".*

 

Вновь уступаю я дорогу раненым.

Бредут в нашивках желто-красных лент.

Ташкент - Ташкент! И вовсе ты не каменный,

ты раненый, ты раненый, Ташкент...

 

9

Перекупался? Или съел микробов?

Хоть перестала бы греметь река…

То жарко мне, то так трясет в ознобе,

аж зубы отбивают трепака.

 

А память снова  - словно льдинка в трещинах.

Вот полустанок…  Нет, это река…

Кто эта женщина?.. Провал…   Вновь эта женщина.

Несет меня куда-то на руках…

 

И снова я отброшен к полустанку,

мне жить осталось лишь какой-то миг -

всё ближе танк, всё ближе! Лязгом танка

раздавленный застрял во мне мой крик.

 

Танк целится в меня. Все ниже пушка.

Все ближе он паучится крестом…

Очнувшись, вжался я лицом в подушку,

еще не веря, что все это  - сон.

 

Спокойный свет луны в оконной раме.

Та женщина. Не спит, сидит у ног.

И страх ушел. Шепчу тихонько: "Мама"

И слышу тихое: "Поспи, бала, сынок".

 

О Ташкенте 1944-го

Валерий Штепо

Поделиться в соцсетях