- Тебе... нравится?! Правда?!
- Правда.<
- Но ведь это всё как бы о природе.
- И что. Зато я знаю теперь, за что воюю.
- А раньше?
- Не задумывался. И не воевал.
Скраденная осенью трава, выданная теперь морозом с потрохами, со всеми её сколами, заусеницами и неровностями, сияет в ночи под пристальным оком луны. Алмазная её седина, волосок к волоску, добавляет суеты и благородства, коли можно им побывать сторонами одной медали, тем ипостасям, так не отыскать лучшего на то случая.
Впрочем, изомни суету, испорти, не оставь от нея камня на камне, - оно и не сделается с нею ничего. Ибо - суета, обычай, презираемая всеми бытность, на пьедестале коей покоятся безупречные и утончённые, которых только тронь, взирая иронично и брезгливо, с высоты своей отстранённости... Что станется с ними? Что останется от них?
Нешто выдюжит благородство, коли вмешаться в его величие, да пошатнуть немалые его устои.
Зябко. Пробирает до самых костей январская изморось. Не отутюжило ещё морозом ленту реки, вся в морщинах волн и растяжках отмелей, что бушуют и пузырятся, пересиливая собственную мелочность, утомляет она берега важностию, про которую болтают все, кому не лень. Тот же рогоз шепчет о том днём и ночью. Та же трава, что хрупка от ночного мороза, грустит... хрустит об нём.
- Тебе... нравится?! Правда?! Так ведь это всё как бы не о тебе, но о природе.
- Зато я знаю, за что воюю, теперь...