Помню, как, бодро шаркая ногами по дорожкам ноября, засыпанными хрустящими вафлями листвы, я улыбался в предвкушении наступления утра его седьмого дня, когда всё окажется совсем не таким, как теперь. Хотя и улица будет всё той же, и я, но день... день... динь! - тот будет звенеть колокольчиком под сводами сердца, которое трепещет уже теперь, предчувствуя долгожданный праздник.

И вот он, отпечатанный красной типографской краской желтоватый листочек отрывного календаря: "7 ноября (25 октября по старому стилю) 1917 - 7 ноября 19..."

Красные полотнища знамён языками пламени трепещут на ветру, а улыбающиеся люди идут колоннами или нестройными рядами под их сенью, словно под защитой, и поют. Малыши держатся за нитяные хвостики розовощёких воздушных шаров и, сжимая в руках красные флаги, подтягивают взрослым свежими голосами. Самые юные демонстранты удобно устроились на плечах у пап, но даже они не выпускают из мягких ладошек ровные древка флажков.

Обходя парадом родную сторону, узнавая её заново, люди напоминали себе о том, что любят место, в котором живут вместе с соседями, прохожими, горожанами, каждый из которых в этот час словно брат, больше, чем брат. И чувствуя тепло друг друга, люди шли, повернув головы к трибунам, с алых ступеней которых улыбались им навстречу знакомцы и товарищи.

- Слава советским...! Ура! - Неутомимо взывал диктор, и ответное "Ура!" звучало искренне и задорно.

Обидно скоро остался позади последний, истёртый шагами камень мостовой. В эти мгновения и во всяком городе страны любая из площадей была красной, красивой, и чем бы не была прикрыта, - асфальтом, камнем или жёлтым песком, устилала собой маленький кусочек одной большой и такой родной земли,.

Приятная усталость от долгой ходьбы давала знать о себе лишь ближе к вечеру,  когда, сидя за столом с друзьями, соседями и родными, под баян или а капелла не сговариваясь затягивали вдруг "С чего начинается Родина"... И каждому мальцу подле делалось ясно, - с чего начинается она.

А на следующее утро...

- Дед, не надо, не отрывай листочек, пожалуйста! Пусть повисит до вечера, чтобы как будто бы ещё седьмое ноября...

- Хорошо, пускай. - Неожиданно легко соглашается дед, и расправляя смятый уголок, словно невзначай проводит по красной звёздочке Спасской башни, нежно поглаживая её беспалой ладонью, срезанной наискось осколком снаряда.

Дед так ловко управляется изувеченной рукой, что я частенько забываю о том, что у него не хватает пальцев. Но, как любит повторять он сам, - главное, чтобы не сделалась уродливой душа, а остальное - дело наживное.