Достаточно ли просто знать,
что важный тебе человек живёт где-то,
и у него всё хорошо,
или его непременно надо видеть
каждый день рядом с собой?

- Ты знаешь, я так хочу играть в театре, что готова жить где-нибудь там, под любой из его лестниц, между декорациями. Только бы играть.
- Зачем тебе это?
- В судьбах многих людей столько чувств, но слишком мало времени дано на удел одному человеку. Мне нужно... понимаешь ты! - нужно прожить их все.
- Ну, все-то не получиться.
- Тогда, - как можно больше!
- Ты такая славная, и такая наивная.
- Тебе хотелось сказать, что я глупая. Ну и пусть!
- Они сломают тебя! Ты не представляешь, что такое театр!
- И что же?!
- Это большая банка со змеями...
- Наверное. Может быть. Не уверена. Змеи водятся не только там.
- То в теории, а на практике... Знаем мы, видели, приходилось. 

  Митрич... Милый славный доктор, с небольшими мягкими крепкими руками хирурга и беззащитной улыбкой. Ты хотел вылечить всех, не мог отказать в помощи никому. Но где были мы все, когда она понадобилась тебе?

  При виде заспанных синиц на заре, мне постоянно вспоминается Митрич. По утрам он был также взъерошен, как они. Мягкий неприглаженный хохолок волос, по-детски чистый искренний взгляд, не сошедший ещё след тёплых пальцев с правой щеки. Было похоже, что вечером он укладывает лицо на сложенные вместе руки, да так и спит, не ворочаясь, пока стрекот поселившегося в будильнике кузнечика не разбудит его.

- Митрич! У меня завтра экзамен, а я никак не могу запомнить названия всех этих костей.
- Приходи после обеда, - предлагает доктор. - Разберёмся!

  До самой ночи, терпеливо и настойчиво он зубрит со мной латынь по модели человеческого скелета, от ос феморис  до горошинки.

   Вечером следующего дня врываюсь в кабинет Митрича, потрясая зачёткой. Он занят, но чтобы показать, как гордится мной, вкрадчиво сообщает пациенту о том, что ему нужно ненадолго отлучиться, но доктор, и тут он указывает на меня, заменит его на это время.
- Я?! Меня?!! Меня назвали доктором!!! - Чуть не кричу я, но сдерживаюсь, и трясущимися руками продолжаю начатое настоящим врачом.

  Невысокий, худенький, в плохо выглаженной белой рубашке и мятом халате, он был столь щедр на любовь к людям, что неизменно вызывал к себе доверие. То самое, которое называют безграничным, беспредельным, бескрайним - именовать его можно по-разному, но суть всего одна: в руки такому человеку можно вручить ответственность за свою жизнь. Впрочем, Митрич и сам верил в людей, но, как оказалось, напрасно. Третья жена, родив от него малышку, поселилась в необъятной квартире доктора, доставшейся от покойных родителей, а самого выгнала на улицу.
- Я заимела красивого здорового ребёнка и жилплощадь, больше мне от тебя ничего не нужно! - Открыто завила женщина однажды, и захлопнула дверь перед его носом.

   Митрич был не в состоянии принять случившееся. Совершенно растерянным, он ходил по городу, пытаясь поскорее растратить своё недоумение, а, когда не было уже сил идти, присаживался на скамейку, растирая лицо руками, в надежде, что наваждение рассеется, и всё это лишь дурной сон.

   «Конечно, что за глупости?! Мне привиделось! Такого просто не может быть! Это какой-то... театр абсурда!» - убеждал себя Митрич, и вновь шёл к родному дому, чтобы постучаться в дверь квартиры, которую, - а как иначе! - непременно откроют.
- Кто-то пришёл? Папа?! - Расслышав за дверью голосок любимой дочурки, Митрич улыбался счастливо, но после, едва раздавались слова жены, он понимал, что всё происходит наяву:
- Нет, тебе показалось, иди поиграй.

   Некоторое время Митрич был рад возможности разглядеть с тротуара лицо жены или дочери в окне. Когда-то давно, он спутал самодовольство в её глазах с направленным на него обожанием, а эгоизм с любовью. Позволь она теперь жить рядом, он определённо простил бы её, ради одной лишь милости, - наблюдать, как растёт дочь, слышать волшебное «папа» и ощущать тепло детской ладошки в своей руке.

   Совсем скоро Митрича не стало. Если бы можно было верно указать причину, то в справке о смерти было бы написано: «умер от горя».

   Длинные, похожие на ворсинки грубой шерсти, полосы дождя на стекле. Они не успевают растечься, леденея на лету. Так слёзы примерзают к стынущему от тоски сердцу, мешая ему биться спокойно.

- Театр - это большая банка со змеями.
- Змеи водятся не только там, поверь мне, хотя бы теперь...

* * *

Примечания: 

бедренная кость - os femoris лат.;
гороховидная кость pisiforme os лат.;
театр абсурда - тотальное отчуждение человека в мире и социуме;